Что нового
Лео ФЕЙГИН: В России поднимается мощная волна талантливых музыкантов
Фундаментальное издание коллекции фильмов Лео Фейгина "Russian New Music" не за горами. Презентация состоится 15 июня в Клубе Алексея Козлова. А пока предлагаем вашему вниманию интервью с Фейгиным, сделанное Александром Беляевым и опубликованное три год
Фундаментальное издание коллекции фильмов Лео Фейгина "Russian New Music" не за горами. Презентация состоится 15 июня в Клубе Алексея Козлова. А пока предлагаем вашему вниманию интервью с Фейгиным, сделанное Александром Беляевым и опубликованное три года назад в "Новой газете".
Лео ФЕЙГИН: В России поднимается мощная волна талантливых музыкантов
Легендарный продюсер и издатель — о западном сознании, величии современной музыки и иллюзии прогресса
Фото: Игорь "Лётчик" Каргин (ГЕОМЕТРИЯ)
Если бы избитого термина «культовый» не существовало, то его стоило придумать хотя бы ради одного человека — Лео Фейгина. А также для его звукозаписывающей компании Leo Records. Сорок лет назад Фейгин уехал из СССР в Великобританию. С тех пор бывал не так часто, так что когда он приехал, я не смог отказать себе в удовольствии расспросить его о том, как все начиналось и чем все закончится.
— Лео, примитивный вопрос: с чего началась ваша издательская деятельность?
— Все началось очень просто: из любви к музыке. Я, приехав в Великобританию, работал в Лондоне на BBC. Видимо, на работе меня не до конца использовали, не все соки выжимали. Так что почти каждый вечер я бегал на концерты. Через два-три года пребывания в Лондоне я знал многих музыкантов лично. А тут как раз друзья из Ленинграда переслали с западными туристами запись. «Группа из Литвы, не уступает западным стандартам!» Да ладно вам, думаю. Какие-то Ганелин, Чекасин и Тарасов. Послушал. Да, действительно, удивительная вещь, ничем не хуже самых лучших коллективов на Западе. Стал предлагать эту фонограмму на фирмы грамзаписи, но там мне никто не верил: какое же это трио, там три саксофона явно, клавиши, электрогитара и т.д., то есть чуть ли не 15 инструментов, по их подсчетам. Короче, никто не верил, что в СССР есть такие удивительные музыканты. Даже для вроде бы прогрессивной фирмы ECM проиграл — не поверили. Так что я решил выпускать трио сам. Но я вовремя осознал, что если начну фирму с выпуска этого трио, то опять никто не поверит, поэтому я поехал в Америку и записал Амину Клодин Майерс, молодую поющую пианистку, и Кешавана Маслака. Потом всё и покатилось.
— А реализацию как пробили на затоваренном западном рынке?
— Да я там массу ошибок сделал, пока что-то получилось! На ошибках же и учился. Появились, в конце концов, дистрибьюторы в разных странах, которые потихоньку что-то заказывали. Научился делать рекламу. Все давалось с большим трудом. Все, что зарабатывал на BBC, все вкладывал в лейбл. И первые десять лет ничего, кроме убытков, у меня не было. Даже близкие друзья считали меня безумцем: человек живет в Лондоне, работает на хорошей работе, а занимается каким-то авангардным джазом из Советского Союза… Но постепенно фирма встала на ноги. Когда я стал издавать Энтони Бракстона и Сесила Тейлора, то отношение к лейблу сильно изменилось.
— Как вы вообще привлекли звезд американского фри-джаза? Того же Бракстона?
— Именно с Энтони мы постепенно шли навстречу друг другу. Сначала просто познакомились. В 1985-м у него было турне по Англии, после которого мы снова встретились. Он в Англии играл со своим легендарным квартетом, где Мерилин Криспелл, Джерри Хемингуэй и Марк Дрессер. Он хотел выпустить коробкой из 19 пластинок, но я его убедил, что стоит выпускать отдельно: лондонский концерт, потом Ковентри и т.д. Эти пластинки принесли и фирме, и ему большую известность. Когда выпускаешь музыканта уровня Бракстона — все понимают, что фирма надежная. Все тоже хотят с ней работать. Так создается репутация.
— Когда вы поняли, что рекорд-индустрия идет к закату?
— В 90-е я уже почувствовал, что свободное распространение mp3 в интернете повлияло на отношение потребителя. Но я этого не принял. И не собираюсь принимать в дальнейшем. Переломный момент в работе фирмы наступил в сентябре 2001 года.
— Теракты 11 сентября?
— Да… Мы смотрели ТВ, реагировали, конечно, болезненно, но не понимали, что все отразится и на нашем бизнесе. А произошло вот что: народ сильно испугался. И вот мы сидим на фирме — месяц нет заказов, третий месяц — ни одного. Никто не купил ни одного диска! Ни по почте, ни у дистрибьюторов. Мы подумали: ну все, это конец. Потом постепенно, через 4-5 месяцев, заказы пошли. Но к прежнему уровню продажи так и не вернулись.
— Вообще раздражает, что уже ничего нельзя купить. Все только бесплатно и только с плохим качеством. Что мешает продавать меньшими тиражами?
— Да ничего не мешает! Я вас уверяю, если записи сильные, то они будут продаваться. Сделанные мной 25 лет назад записи Бракстона до сих пор покупают! К его музыке новые люди приходят. Которых четверть века назад еще и на свете не было. С другой стороны, если диск живет столько лет — то это успех во всех отношениях. А у меня в каталоге несколько таких есть. Русские в том числе. Не могу сказать, что я смотрю в будущее с оптимизмом, но отчаиваться особых причин нет. В России сейчас поднимается мощная новая волна талантливых музыкантов.
— Кто, например?
— Саксофонист Алексей Круглов. Талантливый человек со своими идеями. И личность светлая. Алексей Лапин из Санкт-Петербурга. Маслобоевы, Евгений и Анастасия… Все отлично играют, и молодые, и старички, те же Гайворонский, Волков, Шилклопер. Происходит потрясающий синтез — старички играют с молодыми, а это то, чего в традиционном джазе, в мейнстриме, нет. Я чувствую этот русский дух в музыке. К сожалению, 30 лет назад у меня не было чувства истории — я не знал, чем все кончится. Хотел только выпустить Ганелина. Если бы я был поумнее, многое можно было сделать по-другому. Но сейчас уже ничего не исправишь. У меня, правда, много проектов, много настоящих записей. Их мне хватит до конца жизни. Также есть желание сделать фестиваль Leo Records в России ежегодным (первый состоялся в феврале. — А. Б.).
— Какие сейчас темпы выпуска и тиражи?
— 30 CD в год. Печатаю 1000 экземпляров. 500 — музыкантам, 250 на промоушен. Радио, критики, архивы.
— Четверть тиража?
— Да. Это очень мало. ECM печатают на промоушен тысячу штук. Но это коммерческий лейбл. Я не соревнуюсь с ними. У меня как у продюсера задача — показать музыканта, какой он есть. Каждый звучит по-разному. У меня все определяется музыкой и личным вкусом. Если что-то мне не нравится — до свидания. У меня должны быть личные отношения с музыкантом. Я не работаю в стиле «Арчи Шепп, вот тебе пять тысяч долларов — давай сделаем пластинку». Музыкант мне должен нравиться как человек. Когда я жил в Лондоне, то собирал музыкантов у себя дома. Потом ходили слухи: «У Фейгиных такой шашлык дают!» (Смеется.) Серьезно: если нет контакта — диска быть не может.
— Ваша роль в студии?
— Сейчас сам я записываю все меньше и меньше. Когда-то лично присутствовал в студии. Что-то советовал. Но вот Бракстон или Эван Паркер — какую лепту я могу внести в их запись? Никакую. Последовательность композиций поменять — это максимум, что я делаю как продюсер. В остальном доверяю. Они присылают свою запись, и больше никакой информации. Контрактов нет.
— Ну это звезды. А такие, не очень известные, каким в свое время был Круглов?
— Для меня важно взять музыканта и довести его до такого состояния, чтобы он мог зарабатывать своей музыкой на жизнь. Все считают — может быть, это самообман, — что после выхода на Leo карьера идет лучше.
— Вы столько сделали для популяризации нашего креативного джаза. Как вам работается с нашей страной?
— Россия — боль моя! Все, что связано с Россией, дается с большим трудом. Страна не стала западной ни в каком смысле — ни в культуре, ни в политике, ни в экономике. Невозможно нормально работать. Я не могу добиться того, чтобы мои диски продавались здесь, хотя спрос имеется. Как доставить груз в Россию, если перевозчики DHL и EPS отправляют только экспрессом, то есть дико дорого, продавать не имеет смысла. Помимо пересылки — таможенные огромные пошлины. Если вы не знаете, кому на таможне дать на лапу, все становится сразу невозможно. Все западные промоутеры хотели бы приглашать русских музыкантов на фестивали или устраивать им концерты. Но русским музыкантам нужны визы, сами они далеко, и это тоже лишняя волокита. В Европе один телефонный звонок, один e-mail — и все, артист на твоем фестивале уже играет.
Я все мечтаю пристроить в Европу нескольких потрясающих русских музыкантов, но пока невозможно, так дорого, что ни один организатор фестиваля не берется этого делать.
— Поэтому вы так редко здесь бываете?
— Нет. Просто нет времени, масса дел. Вернешься домой через неделю — там полтысячи имейлов. Терпеть не могу компьютеры, кстати. Весь этот технический прогресс — полная туфта, которая не делает человека счастливым. Интернет убил всю музыку. Вот вам и технический прогресс. Самообман! Посмотрите на «прогресс» носителей информации: наскальные надписи — бумага — книги — пластинка — кассета — CD — mp3. То есть с каждым новым шагом надежность носителя информации уменьшается. Куда все это денется?
Текст: Александр БЕЛЯЕВ
Новая Газета, 29 июня 2012 года
Лео ФЕЙГИН: В России поднимается мощная волна талантливых музыкантов
Легендарный продюсер и издатель — о западном сознании, величии современной музыки и иллюзии прогресса
Фото: Игорь "Лётчик" Каргин (ГЕОМЕТРИЯ)
Если бы избитого термина «культовый» не существовало, то его стоило придумать хотя бы ради одного человека — Лео Фейгина. А также для его звукозаписывающей компании Leo Records. Сорок лет назад Фейгин уехал из СССР в Великобританию. С тех пор бывал не так часто, так что когда он приехал, я не смог отказать себе в удовольствии расспросить его о том, как все начиналось и чем все закончится.
— Лео, примитивный вопрос: с чего началась ваша издательская деятельность?
— Все началось очень просто: из любви к музыке. Я, приехав в Великобританию, работал в Лондоне на BBC. Видимо, на работе меня не до конца использовали, не все соки выжимали. Так что почти каждый вечер я бегал на концерты. Через два-три года пребывания в Лондоне я знал многих музыкантов лично. А тут как раз друзья из Ленинграда переслали с западными туристами запись. «Группа из Литвы, не уступает западным стандартам!» Да ладно вам, думаю. Какие-то Ганелин, Чекасин и Тарасов. Послушал. Да, действительно, удивительная вещь, ничем не хуже самых лучших коллективов на Западе. Стал предлагать эту фонограмму на фирмы грамзаписи, но там мне никто не верил: какое же это трио, там три саксофона явно, клавиши, электрогитара и т.д., то есть чуть ли не 15 инструментов, по их подсчетам. Короче, никто не верил, что в СССР есть такие удивительные музыканты. Даже для вроде бы прогрессивной фирмы ECM проиграл — не поверили. Так что я решил выпускать трио сам. Но я вовремя осознал, что если начну фирму с выпуска этого трио, то опять никто не поверит, поэтому я поехал в Америку и записал Амину Клодин Майерс, молодую поющую пианистку, и Кешавана Маслака. Потом всё и покатилось.
— А реализацию как пробили на затоваренном западном рынке?
— Да я там массу ошибок сделал, пока что-то получилось! На ошибках же и учился. Появились, в конце концов, дистрибьюторы в разных странах, которые потихоньку что-то заказывали. Научился делать рекламу. Все давалось с большим трудом. Все, что зарабатывал на BBC, все вкладывал в лейбл. И первые десять лет ничего, кроме убытков, у меня не было. Даже близкие друзья считали меня безумцем: человек живет в Лондоне, работает на хорошей работе, а занимается каким-то авангардным джазом из Советского Союза… Но постепенно фирма встала на ноги. Когда я стал издавать Энтони Бракстона и Сесила Тейлора, то отношение к лейблу сильно изменилось.
— Как вы вообще привлекли звезд американского фри-джаза? Того же Бракстона?
— Именно с Энтони мы постепенно шли навстречу друг другу. Сначала просто познакомились. В 1985-м у него было турне по Англии, после которого мы снова встретились. Он в Англии играл со своим легендарным квартетом, где Мерилин Криспелл, Джерри Хемингуэй и Марк Дрессер. Он хотел выпустить коробкой из 19 пластинок, но я его убедил, что стоит выпускать отдельно: лондонский концерт, потом Ковентри и т.д. Эти пластинки принесли и фирме, и ему большую известность. Когда выпускаешь музыканта уровня Бракстона — все понимают, что фирма надежная. Все тоже хотят с ней работать. Так создается репутация.
— Когда вы поняли, что рекорд-индустрия идет к закату?
— В 90-е я уже почувствовал, что свободное распространение mp3 в интернете повлияло на отношение потребителя. Но я этого не принял. И не собираюсь принимать в дальнейшем. Переломный момент в работе фирмы наступил в сентябре 2001 года.
— Теракты 11 сентября?
— Да… Мы смотрели ТВ, реагировали, конечно, болезненно, но не понимали, что все отразится и на нашем бизнесе. А произошло вот что: народ сильно испугался. И вот мы сидим на фирме — месяц нет заказов, третий месяц — ни одного. Никто не купил ни одного диска! Ни по почте, ни у дистрибьюторов. Мы подумали: ну все, это конец. Потом постепенно, через 4-5 месяцев, заказы пошли. Но к прежнему уровню продажи так и не вернулись.
— Вообще раздражает, что уже ничего нельзя купить. Все только бесплатно и только с плохим качеством. Что мешает продавать меньшими тиражами?
— Да ничего не мешает! Я вас уверяю, если записи сильные, то они будут продаваться. Сделанные мной 25 лет назад записи Бракстона до сих пор покупают! К его музыке новые люди приходят. Которых четверть века назад еще и на свете не было. С другой стороны, если диск живет столько лет — то это успех во всех отношениях. А у меня в каталоге несколько таких есть. Русские в том числе. Не могу сказать, что я смотрю в будущее с оптимизмом, но отчаиваться особых причин нет. В России сейчас поднимается мощная новая волна талантливых музыкантов.
— Кто, например?
— Саксофонист Алексей Круглов. Талантливый человек со своими идеями. И личность светлая. Алексей Лапин из Санкт-Петербурга. Маслобоевы, Евгений и Анастасия… Все отлично играют, и молодые, и старички, те же Гайворонский, Волков, Шилклопер. Происходит потрясающий синтез — старички играют с молодыми, а это то, чего в традиционном джазе, в мейнстриме, нет. Я чувствую этот русский дух в музыке. К сожалению, 30 лет назад у меня не было чувства истории — я не знал, чем все кончится. Хотел только выпустить Ганелина. Если бы я был поумнее, многое можно было сделать по-другому. Но сейчас уже ничего не исправишь. У меня, правда, много проектов, много настоящих записей. Их мне хватит до конца жизни. Также есть желание сделать фестиваль Leo Records в России ежегодным (первый состоялся в феврале. — А. Б.).
— Какие сейчас темпы выпуска и тиражи?
— 30 CD в год. Печатаю 1000 экземпляров. 500 — музыкантам, 250 на промоушен. Радио, критики, архивы.
— Четверть тиража?
— Да. Это очень мало. ECM печатают на промоушен тысячу штук. Но это коммерческий лейбл. Я не соревнуюсь с ними. У меня как у продюсера задача — показать музыканта, какой он есть. Каждый звучит по-разному. У меня все определяется музыкой и личным вкусом. Если что-то мне не нравится — до свидания. У меня должны быть личные отношения с музыкантом. Я не работаю в стиле «Арчи Шепп, вот тебе пять тысяч долларов — давай сделаем пластинку». Музыкант мне должен нравиться как человек. Когда я жил в Лондоне, то собирал музыкантов у себя дома. Потом ходили слухи: «У Фейгиных такой шашлык дают!» (Смеется.) Серьезно: если нет контакта — диска быть не может.
— Ваша роль в студии?
— Сейчас сам я записываю все меньше и меньше. Когда-то лично присутствовал в студии. Что-то советовал. Но вот Бракстон или Эван Паркер — какую лепту я могу внести в их запись? Никакую. Последовательность композиций поменять — это максимум, что я делаю как продюсер. В остальном доверяю. Они присылают свою запись, и больше никакой информации. Контрактов нет.
— Ну это звезды. А такие, не очень известные, каким в свое время был Круглов?
— Для меня важно взять музыканта и довести его до такого состояния, чтобы он мог зарабатывать своей музыкой на жизнь. Все считают — может быть, это самообман, — что после выхода на Leo карьера идет лучше.
— Вы столько сделали для популяризации нашего креативного джаза. Как вам работается с нашей страной?
— Россия — боль моя! Все, что связано с Россией, дается с большим трудом. Страна не стала западной ни в каком смысле — ни в культуре, ни в политике, ни в экономике. Невозможно нормально работать. Я не могу добиться того, чтобы мои диски продавались здесь, хотя спрос имеется. Как доставить груз в Россию, если перевозчики DHL и EPS отправляют только экспрессом, то есть дико дорого, продавать не имеет смысла. Помимо пересылки — таможенные огромные пошлины. Если вы не знаете, кому на таможне дать на лапу, все становится сразу невозможно. Все западные промоутеры хотели бы приглашать русских музыкантов на фестивали или устраивать им концерты. Но русским музыкантам нужны визы, сами они далеко, и это тоже лишняя волокита. В Европе один телефонный звонок, один e-mail — и все, артист на твоем фестивале уже играет.
Я все мечтаю пристроить в Европу нескольких потрясающих русских музыкантов, но пока невозможно, так дорого, что ни один организатор фестиваля не берется этого делать.
— Поэтому вы так редко здесь бываете?
— Нет. Просто нет времени, масса дел. Вернешься домой через неделю — там полтысячи имейлов. Терпеть не могу компьютеры, кстати. Весь этот технический прогресс — полная туфта, которая не делает человека счастливым. Интернет убил всю музыку. Вот вам и технический прогресс. Самообман! Посмотрите на «прогресс» носителей информации: наскальные надписи — бумага — книги — пластинка — кассета — CD — mp3. То есть с каждым новым шагом надежность носителя информации уменьшается. Куда все это денется?
Текст: Александр БЕЛЯЕВ
Новая Газета, 29 июня 2012 года
