Что нового
"На Солнце" с комментариями
«Мы просто кайфуем, когда играем, и без веществ»
НОВЫЙ АЛЬБОМ «АУКЦЫОНА» «НА СОЛНЦЕ» С КОММЕНТАРИЯМИ ЛЕОНИДА ФЕДОРОВА И ДМИТРИЯ ОЗЕРСКОГО
Дмитрий Лисин описал свои впечатления от нового альбома «АукцЫона», который выйдет 1 июня, и взял комментарии к нему у авторов песен Леонида Федорова и Дмитрия Озерского.
«На Солнце», новый альбом «АукцЫона», вышел за две недели до презентации в необычном формате. Вы загружаете бесплатную программу в свой телефон, ищете солнце (или лампу), направляете на них гаджет, и происходит ваше соединение с новой музыкой. Альбом был записан и сведен в Тонстудии киноконцерна «Мосфильм» (звукорежиссер — Андрей Левин, ассистент звукорежиссера — Сергей Круглов, мастеринг — Анатолий Рясин). Качество записи поражает даже в формате mp3, потому что слышны две дюжины инструментов и федоровский ласковый голос на их фоне, но главное, запись передает ощущение только что зафиксированной импровизации.
Звук альбома начинается откуда-то из барокко, с волковской виолы да гамба, дальше приходит ураган всех фирменных «аукцыонных» инструментов, и первая песня «Сынок» удивляет вас, если вам уже за полтинник. Дело в том, что мантра «расти, расти без радости, не уходи от старости, лети, лети без жалости» цепляет смирившихся, поживших, намучившихся с детьми людей. Можно было бы сказать, что это музыка притушенная, угасающая, как солнце, как строчка второй длинной песни «И день, и ночь» — «небу одиноко, гаснет, словно глаз нет, слез нет там, где звезд нет, между грязных стекол». Музыка этого альбома меланхолична, как балеты Эрика Сати.
Кстати, во второй песне дебютирует жена Леонида Федорова — Лида. Ее вокал — нужная солнцу ключевая вода. Третья песня «Пропал» льется водопадом, и в звучании заметно наконец то слияние духовых и струнных, которое всегда есть на концертах «АукцЫона», но в записи бывает редко. Да и строчка Озерского — «никто мне не сказал, что я пропал» — никогда не уйдет из вашей памяти. Четвертая и пятая песни таковы, что можно их слушать бесконечно. «Луна упала» — лучшая на диске, по мнению ЛФ. Там бубен издает инфразвук, федоровская гитара солирует волнообразно, суггестивно, «подобно трапу корабля, лежит на солнце шутки для». Без шуток: песни «Луна упала» и «Чайки» — шедевры нового стиля «АукцЫона». Почти загробные bossa nova, способные ворваться и не уходить годами из хит-парадов журнала Billboard. Наверное, «Чайки» — образец нового саунд-стиля и определенно лучшая песня года на русском языке.
На самой заунывной, шестой песне «Плыть» становится ясно, что работа духовой секции (Парфенов—Рубанов—Коловский) невероятна, поразительна для «АукцЫона» — слишком чист, тих, утончен звук меди. Эта песня погружает в блаженный сон вечной жизни: «И там другие корабли, они нигде, они везде, к одной звезде, к другой звезде…» Вы просыпаетесь в седьмой песне «На Солнце», где слышен обычный, привычный звук и ритм, эта песня могла бы быть на предыдущем альбоме «Юла». Нельзя сказать, что новый саунд как-то оторвался от старого: нет, в половине песен есть все привычные по 90-м годам структуры, размеры и паттерны. Но половина песен бесподобна по степени проникновения на ту закатную сторону, возраст жизни, где самая тяжелая меланхолия — все равно радость, поскольку вместо Солнца — белый карлик.
Последняя песня не только самая длинная (десять минут), но и апофеоз Волкова-композитора, соединившего массу звуков и стилей с хоровым пением и пронзительной линией парфеновской трубы, напомнившей почему-то фильм «Свой среди чужих». На встрече в клубе «Дом 12» спрашивали у ЛФ, почему нет песен актуально-социальных, политических. Так вот, песня «Мир тает» закрыла тему, поскольку в сомнамбулическую дорожку звука, проложенную Волковым, вошел и втек небанальный политический смысл:
«Не плачь, мир тает Москвой, Китаем, все тает, и тает, тает, тает… Все меньше, все тоньше и Куба, и Польша, все меньше и тоньше, меньше и тоньше…»
А припев вообще гениальный в плане социальности: «труд ветры пьют, север, юг, все вокруг север. Врут ветры, врут, здесь и врозь, все насквозь пронеслось».
Речь Леонида Федорова на пресс-конференции в клубе «Дом 12»
О процессе студийной записи
На «Мосфильме» все импровизировалось. Заглавная песня «Сынок» родилась прямо во время записи. Записали живой звук, идентичный нашей концертной игре, почти без синтезаторных штучек.
Вопрос с непредсказуемым Гаркушей решили просто — оставили его для концерта. На записи все звуки придумывались с ходу, а если бы был еще Олег, то зачем его мучить восемь дней. Хотелось сделать слитный, плотный, простой рисунок звука, а с Олегом сразу прыгнули бы в эксперимент. На записи «Юлы» было много Олега как раз, мы и хотели тогда загрузить звук чем-то невообразимым, было много звуков и шумов, созданных именно Олегом. Он ведь только на концертах прост и привычен, а в студии…
Задачей на этот раз была собранность — по ритму и гармонии, чтобы никуда ничего не рассеялось. А когда духовые импровизируют, шаг влево — и все разваливается. Волков мало на контрабасе играл, всего в двух вещах, в основном на клавишах и фортепиано.
Единственная радость — это творчество, но чтобы записать новый диск «АукцЫона», требуется совпадение многих факторов, которые нельзя контролировать. Невозможно делать пластинки к какой-то дате, по желанию. Все, мягко говоря, немолодые, жизнь у всех непростая, так что требуется совпадение хотя бы по здоровью. Название выбиралось как всегда — на предложение назвать «Луна упала» большинство заметило: нет, такими словами бросаться нельзя, что значит «упала»? Мы еще вполне.
Если говорить о текстах Димы, то там слишком много всего, ассоциаций, не одна лишь меланхолия. Для меня «На Солнце» — веселый альбом, да и музыкально мне такие вещи больше нравятся, чем «Птица». Здесь нет аранжировок, которые сегодня нравятся, а завтра нет.
Об истории музыки
Давным-давно на границе с Белоруссией долго стояли в очереди, за нами стоял автобус с питерскими баскетболистами. Подошли к нам, определив по номерам своих, спрашивают: вы кто? Группа «АукцЫон». Нет, не знаем, дайте чего-нибудь послушать. А у нас только вышла кассета «Птица», даем. Через полчаса приходят и говорят: а повеселей-то ничего нету? А мы-то считали, что это наш самый веселый альбом.
Смотрите: было модно играть хардкор, очень жестко и быстро. Но так же модно было играть рэгги. Медленное, но в организации ритма то же самое. У нас появилась теория: кто играет рэгги, тот курит траву, поэтому им кажется, что они быстро играют. А хардкоровцы сидят на кокаине, поэтому им кажется, что они очень спокойны. А мы просто кайфуем, когда играем, и без веществ.
Мы с Димой постоянно какие-то песни пишем, причем имеем в виду «АукцЫон» в первую очередь. Главный критерий отбора — чтобы не повторять старые песни. Странный это процесс. Например, песню «Мотыльки» хотели с «АукцЫоном» делать, а потом вышел диск с Вовой. Впервые для «АукцЫона» была ситуация, что половина текстов уже была написана Димой как стихи. Причем самые лучшие песни получились из готовых стихов.
Дело не в какой-то там задаче, которую мы ставим во славу искусства; нам просто радостно до сих пор музицировать друг с дружкой. И это единственный стимул к созданию пластинки. Нам не терпелось ждать полгода до выхода пластинки, ко мне обращались товарищи — может, сыграем? Уже во время записи было понятно, что клево все. Когда сводили, слушали — всем нравилось. Критерий отбора песен для концертов один — радость в процессе игры. Поэтому, наверное, далеко не все песни с альбомов мы играем. В этом смысле простота важна для игры. Но еще проще был альбом «Девушки поют». Там были три иностранца, которые вообще не понимали, что происходит. После первой записи вышел Марк Рибо вот с такими глазами и сказал: мне нужен комбик прямо здесь, передо мной. Со всех сторон дули дудки, Рибо сходил с ума. Поэтому упрощали звук максимально, чтобы американцы могли войти.
После «Юлы», как мы сейчас понимаем, изменился звук группы. Потому что появился трубач Юрий Парфенов. Он изумительный музыкант и человек прекрасный, что немаловажно. За счет появления одного замечательного музыканта все стали играть по-другому.
Когда-то учил ноты, но вытравил из себя это знание. Композиторы пишут музыку прямо в голове, в отличие от нас. Когда вышел очередной альбом Pink Floyd, Владимир Иванович Мартынов попросил ноты, и они ему прислали — ровно три ноты. Или когда пигмеи играют свою музыку, трутся друг о друга, вызывая дождь, как это записать в нотах? Такой концерт древней музыки делал Курехин.
О социальной актуальности
Сколько живу, всегда была очень актуальна политика. Для меня до сих пор самое актуальное и зверское событие, происшедшее в стране, — Беслан. Через год об этом перестали писать. А ведь когда это произошло, уже все понятно было. Незачем уже потом писать журналистам о Ходорковском и Украине. Когда что-то случается, журналисты очень радостные — о, говорят, самолет упал, и потирают ручки. Для меня актуальность чисто человеческая: голова болит, зуб, женился, родился, умер — вот что актуально. Войны идут непрерывно, не понимаю, чем война в Анголе по актуальности отличается от войны на Украине. Везде в мире люди гибнут, но это никого не волнует. Так в чем актуальность? Для меня актуальны вечные темы — смерть, любовь, Бог. Может, поэтому я не понимаю поэзии Некрасова с детства. Не понимаю Белинского: почему, собственно, литература должна быть гражданской? Наверное, наше государство огромные усилия приложило, чтобы отучить нас быть гражданами. Родиной и друзьями могу гордиться, а государством — нет. Не могу, как американцы, поднимать флаг каждое утро. И не дай бог мне управлять государством, я же перевешаю полстраны. Нельзя туда лезть, невозможно. Как-то говорил Анри Волохонскому: ты такой умный, такой справедливый, вот тебя бы в президенты. А он отвечает: да ты что, поэты — всегда самые страшные властители. Поэт Нерон считал, что красота — в уничтожении людей. И Гитлер был художником, выставки картин проходят сейчас. Когда-то спорили с Егором Летовым, а он доказывал, что большевики занимались чистым творчеством. Что-то не так у нас с гражданственностью. А вот Израиль поразил нас Днем памяти погибших евреев. В эту память включены вообще все погибшие при исполнении гражданского долга — солдаты, полицейские, погибшие в терактах, поэтому список обновляется. В одно и то же время по всей стране включается сирена. Все машины, все люди останавливаются на минуту, где бы ни находились, — это зрелище вызывает мурашки. Дешево, сердито, беспафосно, но потрясающе — без обиженных ветеранов, без странных парадов. Папе Волкова как участнику ВОВ (а он не участник) в прошлый День Победы подарили бутылку водки (а ему нельзя пить), в результате чего он оказался в больнице. Вот образ нашего Дня памяти.
О саунде
Мартынов прав, говоря, что русский рок-н-ролл обошелся почти без саунда. Лучше, чем это делают американцы, никто не делает. Так же как в классической музыке ни один композитор мира не звучит как австрийский композитор. Такой плотной оркестровки, как у Брукнера, нет ни у кого. Мы бы, может, и хотели звучать как Radiohead, но не получится, да и ни к чему. У Radiohead тоже не выйдет музыка тяжелее, чем у Black Sabbath. И так далее. Англичане берут своим шармом, изысканностью. А в Америке любой Creedence Clearwater Revival имеет саунд, с которым бессмысленно тягаться, потому что есть упругость, гибкость и мощь любых трех инструментов у любого американского бэнда. Англичане тоже добились звука. Beatles ведь играли американскую музыку. Rolling Stones играют американский ритм-энд-блюз. Кто чего изобрел, тот тем и правит. У нас правит не саунд, а бардовское такое все. У них наоборот. Всегда интересно сочетание звучания и смысла текстов. У меня есть друг, русский иностранец, который с детства читал Элиота. И вот он говорит, что никогда бы не слушал русскую музыку, если бы не услышал однажды Егора Летова. На что я у него спросил, есть ли в англоязычном роке действительно интересные тексты. Только Леонард Коэн пишет интересно, отвечает. Pink Floyd, Том Уэйтс, King Crimson, Боб Дилан — не поэзия. Вот такой разрыв между англо-американской поэзией и рок-н-роллом, зато они занимались звуком, и у них есть саунд. Однажды я зашел в репетиционный зал, маленькую комнату с аппаратурой в 4 кВт, которой хватило бы на стадион. У меня чуть кишки не вывалились от звуковой волны, а я только взял аккорд. Рок-музыка, прежде всего, очень громкая вещь.
Краткий диалог с Дмитрием Озерским
— Сколько времени у тебя ушло на восемь текстов альбома «На Солнце», какие стихи были уже готовы ко времени записи песен, а какие «выкинулись вдруг», в процессе музыки?
— Думаю, более трех лет писалось. И достаточно разновременной материал. А песни ровно пополам, 4 на 4. «Сынок», «Чайки», «На Солнце» и «Мир тает» — песни и писались на музыку. Остальные, кроме первых строчек в «И день, и ночь», — стихи.
— Как входит музыка в твои стихи, есть ли план компоновки альбома?
— Вопрос сложный — не ко мне. Мне музыка поступает в чистом виде, без привязки к какому-то планируемому или не планируемому альбому. В виде отдельной песни. Далее ее судьба непредсказуема и туманна.
— Тексты «На Солнце» какие-то особенно сомнамбулические, подводные, лунные; откуда такая меланхолия?
— Думаю, такой эффект возникает только «после» и «из-за» слияния с федоровской унылой музыкой. Сами по себе они (тексты) жизнерадостны и оптимистичны.
— Ты считаешь, как Леня, что смысл текстов не важен?
— Как я уже отметил, смысл в соприкосновении с музыкой изменяется кардинально. Посему: какая разница, какой он был «до того»? Даже если был вообще…
— Важны ли для тебя события социальной жизни — в момент написания стихов?
— Хотелось бы верить, что нет, но это не так, к сожалению. К сожалению, социум не может не оказывать влияния на творчество независимо от того, считаешь ли ты эти события важными или нет. Раньше я интервью давал всем и за так, а теперь — только друзьям и за деньги.
— Какие из событий пресловутой социальной жизни за последние пять лет (со времени «Юлы») тебя особо задели?
— Войны. Большие и маленькие. Безгранично возросшее умение средств массовой информации манипулировать человеческими чувствами. Зависть, страх и ненависть.
— Что в личной жизни было важным?
— Рождение сына Федора.
— Почему так различается тон текстов «Юлы» и «На Солнце»? Там все стихийное, огонь, природа, хомба-топинамбур, полдень, метели, шишки. А здесь — потерянный сын, пропавшая жизнь, Луна упала, всякие намеки на скорейшее отбытие с Земли.
— Да нет, и здесь тоже — Луна, Солнце. Вообще большинство наших песен имеет ярко выраженный туристический характер.
— Куда бы ты уехал с семьей навсегда?
— Даже раздумывал на эту тему. Есть очень много мест, где мне приятно находиться — долго, очень долго, не очень долго. Но «человеком мира» я себя тем не менее не ощущаю — у меня очень сильно развито «домой».
— Что с восстановленной тобой церковью, службы служат?
— Служили молебен несколько раз, но церковь еще совсем не восстановлена. Стены, фундамент и крышу мы восстановили, теперь дошла очередь до половых и потолочных балок, потом — крыльцо, обшивка. Потом, надеюсь, передадим РПЦ — убранством заниматься уже не планируем.
— Продолжим научно-религиозное. Веришь ли ты в предсуществование души, в перевоплощение, в смерть души, в разную качественность сотворенных душ (или они одинаковые?)? Или, как и вся наука, веришь в ДНК, атомы, энергополя как источник души человека?
— Вся наука в ДНК не может верить. Например, финансисты в ДНК точно не верят. И синоптики. Я верю в бессмертие души, а все остальное считаю малонаучными гипотезами и ничем не оправданными заблуждениями.
— Используешь ли ты сознательно собственные чувства для построения текстов? Например, бежишь ли к компу, пытаясь зафиксировать особо явственную печаль или радость?
— Не использую. Вроде Петрарка считал, что не следует писать стихи в двух случаях — когда ты влюблен и когда ты болен. Полностью поддерживаю предыдущего оратора.
— Тот же вопрос в профиль. Вспоминаешь ли испытанные чувства, когда пишешь вслед за услышанным аккордом ЛФ, или, наоборот, стараешься отключить и чувства, и мысль, и память?
— Нет, я пытаюсь услышать, о чем страдает или не страдает тот человек (не я). Как он страдает этой музыкой. Или о чем он ей, музыкой, думает. Тот человек — лирический герой в предложенных музыкой обстоятельствах, прямо по Станиславскому. Вот его, героя, кстати, и социум может волновать, и бытовые проблемы, и вообще любой леший.
— Любимые книжки? Композиторы? Картины? Страны? Планеты?
— Очень много. В основном все традиционно, не стану перечислять. Боюсь кого обидеть.
— Что, по-твоему, надо было изменить, убрать, выбросить из общественной жизни, чтобы жить сейчас по-человечески?
— Строительство Вавилонской башни со всеми вытекающими.
— Изменил бы ты что-то в собственной жизни, если бы вернулся к началу?
— Конечно! Я бы был трудолюбив, подготовлен музыкально, спортивен, строен и красив. И не разбрасывался бы на ерунду, из которой, как я теперь знаю, все равно ничего бы не вышло. Ну и, конечно, деньжат бы срубил на кризисе.
