Что нового

23 декабря в ЦДХ пройдет презентация нового сольного альбома Леонида Фёдорова «Псалмы», где лидер «АукцЫона» снова обращается к душеполезным песням и переводам Анри Волохонского. Дмитрий Лисин обсудил с Леонидом Федоровым эту запись и многое другое.

— Что скажешь по поводу такого неординарного, странного факта, как создание песен из шести псалмов, переведённых с древнееврейского на русский Анри Волохонским?

— Сильно отличаются от переводов с древнегреческого. Они суровее, меньше слов, и нет картинности. Странность здесь в том, что это и есть древние песни, не похожие ни на что из нынешних. Тексты Волохонского всегда благодарны для меня, поэтому интересны.

— Псалмы суровы, но мне всегда казались довольно праздничными, ведь каждый из них призывает к спасению в лоне божества. Вы с Лидой в этом году массу часовых поясов пересекли и часто бываете на Земле обетованной. А как сейчас в Израиле с праздниками обстоит?

— Там праздники всенародные, мы — люди со стороны, но невольно участвуем. А они — сплоченные люди, естественные такие патриоты. Есть ощущение, что праздник всегда: гуляешь днём, а все кафе забиты. Я понимаю, что они работают, но как-то легко, очень много айтишников и стартапов. И очень много строят, несмотря на дороговизну земли. И масса многодетных семей. Кстати, много французов переселяется туда сейчас. Юг Франции бежит от арабов.

— А в какой бы стране вы с Лидой осели, если бы был свободный выбор, а «внутренние сарацины» подступили?

— Я в Италии, а она тепло любит, море, Тель-Авив. Но вообще-то никуда не хотим надолго, а внутренние сарацины пусть сами едут подальше, нам места больше будет.

— Мне кажется, на диске «Псалмы» масса звуков, найденных в путешествиях, такого не было даже в «Лиловом дне».

— Посмотрим с конца: смотри, вот финальный псалом 22. Каждую пятницу в Тель-Авиве собираются на закате сто перкуссионистов. Бухают и фигачат на барабанах. Я походил, позаписывал. В 99-м псалме звучит кусочек из Бриттена, уличный музыкант из Тосканы на флейте, а задним фоном идет молитва из тосканского алебастрового храма, что недалеко от Сиены. Там бенедиктинцы, и они славятся тем, что поют григорианику без всякого органа. В 90-м псалме записывал смех и плач, в 132-м слышны Малер, голос Анри Волохонского и Лиды. В псалме 3 ничего нет, кроме моего плотного звука. А, нет, есть — шум капель дождя в ресторане «Дом 12». Когда там делали веранду, был натянут брезент, по нему хорошо так стучало. В псалме 62 есть птички. Лида сидела прямо здесь и летом записывала ворон и уток.

— Что тебя ещё грело в этой работе?

— Понимаешь, христианство, Новый Завет совершенно непонятны по большому счету. А уж кто такие иудеи — и подавно. При этом общая книга — Библия. Это патриархат, несмотря на то что бабы всегда правят. Когда ты рассказываешь о «Вакханках» Электротеатра и «Театра.doc», я понимаю, что все это есть в псалмах как состояние. «Тоскует по Тебе плоть моя в сухой земле» — понимаешь, это и есть древняя тьма, сухая земля матриархата.

— И все-таки в чем суть древнего еврейского народа, в чем суть Торы?

— Давай ты лучше спросишь, каков еврейский национальный характер. Очень много музыкантов, это самая музыкальная нация на планете, причем композиторов немного. Много учёных, философов, потому и комментарии к Торе пишет каждое поколение. Суть именно в комментировании, интерпретации, исполнении всё новых вариантов музыки, философии, науки. Евреи живут везде, заселены в каждый народ, а сейчас век интерпретации. Тогда я спрашиваю — а в чём русский характер? Суть русского характера в том, что, когда ты видишь какую-то вещь и говоришь — круто, на этом не кончается. Следующее слово — «х**ня». Смотри, этот стакан удобный, в принципе. Но то, что хрустальный, уже х**ня, и глиняный сойдет. И все, уже на втором слове всякие интерпретации кончаются у русского характера. Американцы похожи на русских в том, что постоянно происходят подмена и упрощение. Зачем мне серебряный кубок, я его продам, три года проживу, а пить буду из оловянного. Американцы в какой-то момент понастроили себе дворцов, палаццо. А на самом деле ткнешь пальцем и проткнешь, все из гипса. И здесь то же самое — какие там марксисты, какие христиане. Нет ничего, доведенного до совершенства. Не смогли взять, присвоить, привить себе Византию с ее великолепием и свободой творчества. Сколько сочинили тогда христианских песен и музыки — подсчитать невозможно.

— Всё на чуде построено здесь, и тому есть основание. А что такое Пятидесятница, схождение языков? Мгновенное восстановление разрушенной символической Башни человеческого разума. Всё изъедено в логике, словах и уме — суть Вавилонской башни, вот вы с Димой Озерским пишете и поёте — в голове на ходу образуются ходы: я иду дышу, я иду ды… И вдруг — всеобъединяющие языки пламени Св. Духа. Что по сравнению с этим хрусталь и злато, да и гаджеты всех мастей? Тьфу, дрянь одна.

— Так гаджеты и есть чудеса. Лида видела гаджет, где в наушник по Bluetooth передается перевод, когда говоришь с иностранцем. Через пять лет не надо будет изучать языки — наушник в ухе, и общайся с кем угодно. Я уже разучился писать. Это освобождает от лишнего. Можно освобожденным от суеты умом выдумывать нечто невообразимое. Что, видимо, и происходит. Помню, писали песню «Остановите самолёт», потому что летать в Ту-154 было реально страшно, а сейчас мы с Лидой летаем почти непрерывно.

— Уже предсказан год, когда компьютеры начнут делать и программировать сами себя. Рэймонд Курцвейль, сверлиец и любимец Бориса Юхананова, придумавший электронные синтезаторы звука и ставший главным научным консультантом Google, назначил точку «технологической сингулярности» на 2045 год. Смысл в том, что если возникнет принципиально отличный от человеческого разум постчеловека, дальнейшую судьбу цивилизации невозможно предсказать, опираясь на логику. Об этом десятки писателей и философов выражались достаточно ясно, например Уильям Гибсон в «Нейроманте». Да и Стругацкие с Лемом много думали и писали по этой теме. Мне нравится в этом смысле поэма «Путями Каина» Максимилиана Волошина, где показывается одушевление техники как самый опасный соблазн.

— Моисей еще раньше получил Скрижали. Вот смотри, 90-й псалом: «Он спасет тебя от сетей ловца, от мора погибели, крылами укроет, мощными оборонит, вера в Него — броня и доспех». Какая там техника, никакой техники. Техника — всего лишь инструмент, разум она или не разум. Опасность и ловцы всегда в другом. Опасно вернуться туда, из чего тебя достали, опасно стать вакханкой. А самое опасное — ныряние в места, где ты еще не человек, где нет человека, там тебя не спасут, не получится, понимаешь? «Погибнет тысяча близ тебя, одесную тьма, но гибель к тебе не приблизится, лишь очами узришь воздаяние злым, ибо Господа защитой своей назвал, у Всевышнего жилье твое». В XX веке всего три дня не было войны, наверное, есть причина. Почему все умные люди больны шаманизмом? Страшно поверить в Творца человеков, когда кругом ад. Проще обожествить любую собственную природную способность.

— Ну да, Голливуд всегда этим пользуется.

— Да что там Голливуд. В страшном фильме Татьяны Лиозновой «Мы, нижеподписавшиеся», где гениальная роль у Куравлева, вообще нет рая, не к чему стремиться, нет выхода. Это как если бы Толкин написал «Жизнь троллей» и больше ничего.

— Куравлев дает Штирлица в мире советского начальства, обезличенной кафкианской канцелярии. Причем он царапает тем стыдом, что никакой он не Штирлиц. Это вызывает здоровую шизофрению зрителей, начинающих задумываться.

— «Семнадцать мгновений» — совсем женский фильм, каждая сцена изливается в эмоции. Там нет честности куравлевской, одни слюни и умолчание простой вещи: вся красота в том, что Штирлиц — мелкий фюрер СС, больше не на что смотреть. После Эйзенштейна и Тарковского, после «монтажа аттракционов» не было художественных актов в кино. Они могли изготовить сопереживание зрителей напрямую, вне каких-то условных концепций. Ты сразу видишь образ и ужас, а все остальное в нашем кино — огромное количество посредников, людей на экране, в аду, играющих про то, что все хорошо. Ну, еще Данелия какими-то комедийными способами мог честно касаться общечеловеческой дряни. Или вот прекрасный фильм Ильи Авербаха «Монолог» с музыкой Каравайчука все равно пытается в парадигме ада нащупать человеческие чувства. А это бессмысленно, в аду нет чувств, поэтому все подделывается. Поэтому лучшие советские фильмы игровые — типа «Принца Флоризеля», а если про войну, то «Служили два товарища». А фильм «Летят журавли» гениален только из-за Самойловой.

— А как тебе сегодняшние фильмы, передачки о войне?

— Это вышло на новый уровень шоу. Они усиливают чувство, что нам наплевать, кто, кого и зачем убивает. Отсутствует ощущение, что война — это зло, зато всегда есть масса соображений, кто прав, а кто не прав. Зрителя принуждают огромным количеством лжи быть за тех или за этих.

— Так приятно волю к власти испытывать, хотя бы игрушечную. На этом и построено манипулирование. У Ницше воля к власти — главный инстинкт, основной.

— Просто он не мог написать вещь, которая бы действовала так же сильно, как приказ начальства. А вот смотри: псалом 132, самый древний из псалмов, ему три с половиной тысячи лет, и он самый простой. «Столь хорошо и приятно быть воедино братьям, словно лучшее масло, когда с головы стекает» — какая уж тут воля к власти. Мне Василий Аземша говорил, что каждый день хоть один псалом заново переводят на русский, а сколько еще языков? Я думал, что напишу больше, чем шесть псалмов. Все этому мешало — диск «АукцЫона», диск с Вовой «Гроза». Дорого мне состояние, когда придумывал первый псалом 62 и записал его с первого дубля: «Боже мой, Боже, Тебя взыскую, душа моя Тебя жаждет, тоскует по Тебе плоть моя в сухой земле». Не представляю, как его повторю на презентации. Там такой покой, такое сознание сразу всего. Там полное отрешение от себя, но притом предельно лирическая поэзия.

— Так дело было в пустыне, где вообще никого, только Бог.

— Анри мне сказал по поводу этих текстов, что их теперь невозможно услышать или придумать, и не потому, что нет воображения, а потому, что нет времени. Я-то точно понимаю, что значит «нет времени»: с мая началось невообразимое. Мы в Москве были по неделе в июне, июле, августе, сентябре, октябре, ноябре. Причем за этот год я написал больше треков, чем за любой другой в своей жизни. Три диска плюс больше 20 треков для Ильи Хржановского.

— Ага, вот оно что, здесь самое таинственное, ибо нельзя ничего говорить о «Дау». Понятно, почему на обложке есть надпись «Илье Хржановскому Ура!!!» с тремя восклицательными.

— Кое-что можно, он — один из самых удивительных людей, встреченных за жизнь, новый Дягилев и Эйзенштейн. Он меня подвиг на то, что без него так и осталось бы мечтой, удалось создать суперзвук. Сама атмосфера его творческой лаборатории в Лондоне, где уже четыре года они монтируют «Дау» и где происходит много всего помимо кино, мне дико нравится. Эта атмосфера похожа, кстати, на то, что происходит в театре Бориса Юхананова. Илья имеет дар коммуникатора, умеет сводить людей, никогда бы друг друга не увидевших, и из этого высекается искра. То есть обычно люди, какие бы ни были глупые, умные, смелые, добрые, злые, всегда имеют в виду себя, а Илье достаточно для счастья создать творческую атмосферу просто так, ради принципа. Но и цели он никогда не выпускает из виду, постоянно запускает с горки какие-то процессы, которые похожи на снежные шары, автономно накручивающие объем уже на своих путях. В творческом процессе я с ним чувствую похожесть, запускаю музыку как снежный шар, потому что нельзя контролировать. Илья как создатель цельных художественных миров открыл мне безграничность воображения. Его концепция искусства вбирает в себя любую традицию и авангард, его гиперреализм включает вообще все, что было и что будет.

Беседовал Дмитрий ЛИСИН
Фото: Лидия ФЁДОРОВА, Владимира ФИЛИППОВ
colta.ru, 14 декабря 2016 года